«А меня-то за что? — ужаснулась я. — Нет, никак я там оказаться не могу. Наверняка, просто та девица на меня похожа, но мной не является никаким боком. И никого я не предавала! А с Толиком и братвой из «Кольчужника» обязательно помирюсь. И извинюсь перед пацанами. Честно-честно-честно!»
И тут же я увидела, как мое изображение блекнет и исчезает.
Чтобы сохранить приобретенных практически на халяву status quo, я быстро перенесла взгляд на следующий пояс — пояс Джудекка.
Там дракон Люцифер, не торопясь, довольно деликатно — по маленькому кусочку — грыз вмерзших по шею в лед Врагов человечества — манипуляторов общественным мнением, интернет-троллей, налоговиков, наркобаронов, хозяев информационных агентств, прокатчиков низкопробной киношняги и прославителей попсы.
Я пошла дальше. И тут же обнаружила, что у меня после созерцания всех этих ужасов подкашиваются от страха ноги.
Поймав себя на том, что трясусь от страха, я попрыгала на месте и заставила себя собраться в кулак, как делают это парашютисты, выпрыгивая из самолета в десятибалльный шторм.
— Неужели и тот Мачо в белом такой фигни испугался? — презрительно фыркнула я. — Какие-то нервные нынче мужики пошли. Не зря Нострадамус в своих катренах предрек: в будущем мужики превратятся в тлю, а мир будет принадлежать сильным и гордым женщинам вроде меня. Меня вот, допустим, нисколечко такой ботвой не запугаешь.
Вдруг мой непутевый взгляд наткнулся на большое полотно, где толпа выскочивших из склепа покойников, атаковала одетую в кринолин даму. И мне показалось, будто вместо дамы в когтях у зомби трепыхаюсь, словно рыба в сети, я.
От моего лица отхлынула кровь и его обдает холодом. Я уронила папку на пол, всерьез задумалась о том, чтобы грохнутся в обморок, и запричитала:
— Мой га-а-а-а-д! Только не зомби! Только не зомби! Только не зомби!
Вам, сестрицы, конечно, дико видеть, как бесстрашный страховой агент вроде меня готов бухнуться в обморок от страха. А ничего тут удивительного нет, ибо, как я уже рассказывала, с детства боюсь зомби.
А тут прямо, как в песне:
«Тьма дохнула холодами,
Зомби вертятся ужами,
Хата ходит ходуном,
А я ссусь в углу с ружьем».
В смятенных мыслях и расстроенных чувствах я, подобрав папку и сопли, вошла в предбанник бюро пропусков.
Здесь мое внимание привлекли два стенда, висящие стенах. Сверху у каждого из них имелась надпись, под которой слегка проступали буквы других, ранее сделанных надписей.
У первого стенда из-под надписи «Смерть вырвала их из наших рядов» проступало «Никогда не забудем товарищей». А у второго стенда под «Передовики производства», присмотревшись, можно было увидеть «Победители социалистического соревнования».
«А ведь этой шараге, возможно, лет пятьдесят, а то и больше, — подумала я. — Уважаю. Не однодневка какая-нибудь. Еще при советской власти народ в могилу отправляли. Только на фасаде у них раньше, наверное, вместо горгулий болтались марксы с энгельсами и прочими бородатыми обезьянами».
Стенд «Смерть вырвала их из наших рядов» смотрелся весело и приятно: на меня глядели с обрамленных траурными рамками фоток сочащиеся радостью, умом и здоровьем лица.
Я невесело усмехнулась, увидев под этим стендом венок из искусственных цветов с траурной лентой с оптимистическим обращением к покойникам: «Мы все с вами встретимся ТАМ!». И подумала: «Главное, не встретиться с вами ТУТ».
А вот «передовики» со второго стенда произвели на меня гнетущее впечатление.
Они тоже улыбались. Но лучше б обошлось без этого, ибо на лицах «передовиков» имелись следы тяжелых психических заболеваний.
Мне это сразу бросилось в глаза, поскольку за годы отчаянной борьбы с зомбифобией я проштудировала не один справочник по психиатрии и клинике неврозов.
Две трети «передовиков» явно страдали от депрессивного психоза. Их лица выражали высшую степень тоски и душевной боли. Печать скорби настолько сильно въелась в эти физиономии, что они стали походить друг на друга.
У меня появилось ощущение, что передо мной — фотографии членов одной несчастной семьи дегенератов. И настроение мое поползло вниз, сопровождаемое мыслями о вырождении европейской расы и замещения ее азиатами, латиносами и неграми.
Но тут же мое настроение взлетело вверх, поскольку меня порадовало разнообразие диагнозов, которые можно было поставить остальным «передовикам».
Тут было все: слабоумие и шизофрения, истерия и паранойя, алкоголизм последней степени и даже полное помрачение сознания (а как иначе можно классифицировать состояние изображенного на фотке пипла, у которого один глаз смотрит на высунутый изо рта язык, а второй — куда-то вверх).
Кто бы другой на моем месте от души посмеялся бы над всеми этими бедолагами. А я вот взгрустнула и подумала: «Интересно, какой я сама стану, проработав на ОВО «ЛАДИК» лет эдак 30–40? Не превращусь ли в страшную, безумную старуху, при взгляде на которую будут ссаться от ужаса даже наши самые матерые агенты?»
Я миновала коридор со стендами. И очутилась в небольшом кабинете. Там сидела за компом немолодая дама с неприятным выражением лица, которую я тут же мысленно окрестила Мымрой.
На ее физии красовались такие же темные очки, как и у вахтера.
«Дикий офис и дикие люди в диких очках, — пронеслось у меня в голове. — Есть, о чем задуматься».
— С добрым утром! — бодро поприветствовала я Мымру.