Мне уже скоро стукнет двадцать третий год и молодость останется за спиной. Старость приближается, а шанс сделать карьеру удаляется с такой же скоростью, с которой «Сапсан» несется от платформы Ленинградского вокзала к тверскому перрону.
Может, надо было поступать по-другому? Сначала бы вышла замуж и родила пару киндеров. А потом уже поездила бы с мужем по миру, оставляя их в надежных руках дедушек-бабушек и нянек. И училась бы и делала карьеру, а дети спокойненько бы себе росли.
В итоге к сорока годам я бы уже получила все: научное звание, высокую должность, кучу бабок, красавца-мужа, взрослых детей и маленьких внуков.
Впрочем, сестрицы, это только на словах легко обустроить судьбу таким образом. Ведь найти порядочного мужика непросто. Мне, допустим, до встречи с Толиком такое барахло попадалось, что я, насмотревшись гламурной тягомотины Эндрю Блейка, уже всерьез начала подумывать о смене половой ориентации.
Поэтому вариант — быстро жениться-разродиться — катит у очень немногих. А так, да, было бы клево: пока полна молодых сил, вложиться в детей, а затем уже развлекать себя интересной работой, научными изысканиями и турпоездками, попутно читая нотации непослушным внукам.
Взять моих одноклассниц. Из двенадцати — пять уже с детьми.
Причем две уже успели развестись, а одна успела окольцеваться аж по третьему разу (у Катюхи мания: подобрать на помойке какого-либо мужика, захомутать его, а через несколько месяцев послать супруга куда подальше. Ну не дура ли?!).
И что? И ничего. У одной только Анюты все в шоколаде — чудесный карапуз, муж в «Газпроме» на хорошей должности, а сама учится на вечернем отделении юрфака.
У остальных же — полный отстой. Провонявшая щами ипотечная однушка. Или двушка, но зато с парализованной прабабкой в придачу.
Мало того, что сами девчонки в жизни уже ничего не добьются, ибо семейная жизнь так их вымотала, что они телом похожи на пятидесятилетних теток, а мозгами на пятилетних детей, так еще и мужья — замухрышки и дебилоиды.
«Ты нас, Ника, совсем запутала! — слышу я ваш недоуменный вопль, сестрицы. — То ты сожалеешь, что постарела, а еще не замужем, то советуешь не лезть замуж молодой за придурка. Ты уж определись».
А нет тут, сестрицы, одного раз и навсегда данного определения. Скажу одно — дело тут не в мужиках. Они Отечество защищают и детей зачинают. А вот благоустроить Родину и воспитать детей — это уже наша с вами задача, сестрицы.
Что-что? Откуда денег взять, кроме как не из кармана мужа? Вы чо, блин, офонарели? Вас в школе учили-учили, в институте учили-учили, а вы так и ни фига и не знаете.
Деньги надо зарабатывать, а не у папика тырить. Иначе вы — содержанки. А это весьма презираемое, хотя и сытое сословие, которому очень завидуют глупые провинциальные барышни.
Ну его на хрен, сестрицы, это сословие. От него до подзаборной проститутки — один шаг. И пусть даже этот шаг будет сделан с порога дорогущей средиземноморской виллы, то завершится-то он все равно где-нибудь в урюпинской апрельской луже, в которой вас, оттрахав, утопят местные бомжи.
Только не надо обзывать меня «феминисткой», сестрицы. Я их не люблю. И феминизм тоже.
«Как!? — тут же воскликнет любая из вас. — Ты не любишь феминизм?! Ника, ты же девушка, а девушки просто обязаны любить феминизм! Феминизм это круто! Феминизм — это удар по грубым, сексуально озабоченным, постоянно воюющим и бандитствующим, грязным и вонючим животным, именуемым «мужчинами». Неужели тебе они дороже женской солидарности?!»
Я скажу вам, сестрицы, честно и откровенно, как перед жертвенником самого крутого из богов: я и в самом деле люблю этих сволочей-мужиков больше, чем баб. Такая вот уж я извращенка.
К феминисткам я не испытываю теплых чувств за профанацию Великой женской освободительной программы, сокращенно — ВЖОПы.
ВЖОПу сформулировали в конце XVIII — начале XIX веков такие могучие старухи, как Мэри Уоллстоункрафт и ее идейные соратницы.
Их до глубины кишок возмутило то, что эпоха европейских революций, освобождая мужиков от феодального и религиозного маразма и захватывая своими жадными буржуйскими лапками все культурные и материальные ценности Запада, никак не затронула судьбу женщин даже из самих буржуйских сословий.
Геройских женщин поднявших голос против наглого мужицкого жлобства звали суфражистками (от английского suffrage — право голоса).
У ВЖОПы в отличие от нынешних феминистских многословных, но совершенно абстрактных фолиантов имелось всего пяти очень простых и непритязательных требований: дайте право избирать и быть избранной, дайте право на образование, дайте право на государственную службу, дайте право распоряжаться своим имуществом и деньгами, дайте право работать не только прачками, уборщицами и швеями, но и шпалоукладчицами, бетономешательницами и президентами компаний, получая за эту работу не меньше мужиков.
И каждый из этих пунктов суфражистки пробивали ценой больших потерь. Над смелыми девчонками смеялись и издевались даже собственные братья и мужья. Их демонстрации разгоняла конная полиция.
И сторонницам ВЖОПы не раз приходилось удирать от ударов полицейской дубинкой или казачьей плеткой по соломенным шляпкам с ослепительно белыми страусовыми перьями. Дамы бросались от стражей порядка в обоссанные подворотни, пачкая кринолин под дорогими платьями во всяком говне.
Суфражистки приковывали себя к дверям правительственных учреждений, садились на рельсы, перекрывая пути паровозам, и стояли на улицах нью-йоркских и берлинских майданов с плакатами, общее содержание коих сводилось к ясной и простой идее: «Требуем свободы и равенства, а ваше долбанное братство нам и на хрен не сдалось!»