Он представлял собой весьма пристойненький зал для жратвы, поблескивающую стеклами пустых витрин и нержавейкой сложенных в стопки подносов линию раздачи, здоровенный морозильник, а также кухню, забитую котлами, разделочными столами, вытяжными конструкциями, стеллажами с посудой, посудомоечными комбайнами, плитами, холодильниками, шкафами с разными сортами масел, соусов и приправ.
Видимо, во мне возбудилось женское начало, поскольку я придирчиво проинспектировала пищеблок на предмет наличия-отсутствия надлежащего для удовлетворения потребностей желудка кухонное оборудование, представляя себе, что из него можно уместить в моей квартире.
Суя свой нос куда не попадя, я совершенно случайно наткнулась на своего рода погребок с бухлом. Вернее это был не погребок, а чердачок, поскольку бухлохранилище находилось над морозильником пищеблока, на, типа, втором этаже, куда вел пупырчатый трап стального пандуса.
Там в почему-то совсем не закрытой на сто шестьдесят пять замков от шмыгающих по офису «ИNФЕRNО» всяких-разных страховых агентов кладовке стояли бочонки и бутылки с вином, пивом и всякими аперитивами. Прямо не столовка, а элитный ресторан какой-то.
Поскольку несознательные злыдни — вахтер и его банда охранников — объявили мне войну, то мне следовало действовать в соответствии с ролью бойца невидимого фронта.
А на войне, как вы, сестрицы, наверняка знаете, если ты не мародер, то все имущество противника — твое, в смысле трофеи. А значит, я имела полное право промочить пересохшее от волнений горло вражеским пойлом.
И я тут же использовала свое освященное конвенциями и военно-полевым уставом право на полную катушку, вылакав литр белого итальянского сухача (красное макаренники делать не умеют, а вот белое у них весьма вкусненькое).
И стало мне после этого, сестрицы, очень даже спокойно. Правда, у меня началась легкая икота (неужто кто-то вспоминал обо мне?!), а еще щекотала горло винная отрыжка.
Успокоившись, я вместо того, чтобы продолжить суетливо шакалить по офису, принялась, забыв о банде преследователей, спокойненько ходить по залу со столами, где на белоснежных скатертях стояли солонки, пустые вазы да салфетницы.
Ходила я не просто так, а читала висевшие на стенах под расписными кашпо с засохшей геранью рецепты всяких интересных блюд, только одно из которых я пробовала.
Из этих рецептов я узнала, что такое мясо по-бургундски (вываренная в винном соусе телятина) и птица по-провански (цыпленок долго и нудно тушится на медленном огне вместе с овощами).
Ознакомилась и с приготовлением мексиканским бурито (всякая перченная жарено-варенная хрень в кукурузном лаваше, который называют тортильей). Хрень эту я ела не раз. И лаваш тоже хавала часто. Но то, что это вовсе не шаурма, а бурито, узнала только сейчас.
А вот чизкейк (смесь твороженной запеканки с пирожным суфле, начиненная всякой ботвой — фруктами, сыром и пр.) я вроде бы никогда в жизни не пробовала. Хотя нет, нечто подобное я хавала у Нинель на днюхе. Как же меня потом пропоносило от этой бурды!
Измученная стрессами последних часов моя нервная система требовала всякой незамысловатой фигни. И я — вся такая расслабленная и мало что соображающая — почти не понимая, что читаю, тупо пялилась на плакат, где утверждалось, что творог — натуральный молочный продукт, не имеющий тяжелой для переваривания клеточной структуры, зато содержащий большое количество легко усвояемого кальция.
Дальше писалось о том, что выгодно отличает творог от прочей белковой пищи растительного и животного происхождения. Но дочитать сей опус до конца мне было не суждено, ибо…
…Широкие двери столовки с грохотом распахнулись. И в нее ворвалась целая толпа исконных врагов всякого страхового агента — местных охранников. У одного из них я с ужасом заметила наручники, а у другого толстую резиновую палку.
Мое богатое воображение тут же предоставило внутреннему взору картину: вишу на наручниках на идущей в двух метрах от цементного пола канализационной трубе в пыточном подвале. А здоровенный красномордый детина лупит дубинкой мое истерзанное облепленное мухами голое тело, покрытое черными гематомами и ранами, в которых за время многодневных истязаний уже успели завестись черви…
Морды нагло вторгнувшихся в столовку субъектов носили на себе печать Тьмы.
Наполненные ею под давлением в сотни тысяч марсианских атмосфер безумные от ярости глаза посланцев Зла были прищурены. Видимо, чтобы не дать переполнявшей их стекловидные тела силе ненависти разорвать склеру и вытечь из глазниц на пол.
Мощные бульдожьи челюсти охранников злобно щурились на меня крепкими зубами, которыми враз можно было перекусить мою бедренную кость.
А нагло выдвинутые вперед подбородки моих гонителей, словно высеченные из камня пьяным карикатуристом, телепатически взывали ко мне: «Чего ждешь!? Приласкай нас ломиком или хотя бы обрезком ржавой трубы».
Даже волосы на башке у моих преследователей не лежали ровно, как у мирных обывателей, а топорщились плесневелой щетиной среди овальных проплешин, придавая моим преследователям вид любимых питомцев доброго доктора Франкенштейна.
Охранники разошлись по залу, беря меня в кольцо. Действовали они быстро и бесшумно. Единственное, что я слышала — это хруст разминаемых ими толстых пальцев их медвежьих лапищ, каждой из которых можно было за минуту удушить до десятка дездемон, да еще бы времени и на пару гамлетов хватило бы.