Одна против зомби - Страница 56

Да, сестрицы, я дралась аки пойманный на краже заячьей шкурки берсерк на рынке Великого Новгорода. Я отчаянно сопротивлялась гнусному насилию, производимому надо мной секретуткой, — брыкалась, кусалась и плевалась. И многажды обозвала свою спарринг-партнершу словами, считаемыми чересчур грубыми и неуместными в употреблении даже в самых продвинутых кругах элиты питерских клошаров.

В безнадежной борьбе с секретуткой я все-таки достигла небольшого успеха — сбила с нее очки.

«Опа!» — я замерла от неожиданности, увидев перед собой совершенно черные глаза секретутки. А та, пользуясь тем, что я перестала трепыхаться, тут же ухватила меня за шкирку и выкинула в коридор, словно котенка, наложившего какашек в ее любимые туфли.

3

О моих ощущениях после проигранной секретутке битвы рассказывать не стану. Почитайте опусы, где описываются чувства Наполеона, коими тот бередил свои душевные раны воспоминаниями о русских морозах и пиках казаков, несущихся на своих ретивых лошадках за его каретой, и вы, сестрицы, без труда поймете мое состояние.

Та легкость, с которой меня одолела секретутка, показала мне, насколько я слаба и беззащитна. И это — аж после десятилетия упорных тренировок!

Мне было жалко этих десяти лет. Мне было жалко, что при выходе с тренировки меня не сбил грузовик. Я тогда умерла бы в гордом ощущении своей силы и мастерства.

Я стояла на карачках посреди коридора и, словно Наполеон, стойко, но безутешно переживала свое Ватерлоо. Но в отличие от корсиканца, надежды, что где-то рядом маячит долгожданный корпус тупорылого Груши, у меня не имелось.

Я тут была одна — маленькая, хилая, слабовольная. Одна против зомби, имеющих нечеловеческую силу тела и воли, а также против корчащего мне страшные гримасы злого рока.

Ощущение собственной неполноценности так придавило меня, что мне почудилось, будто на мои плечи положили мешок цемента, а на него еще взгромоздили и бронзовые бюстики Бонапарта и Жозефины.

Та шняга из миллиардов нейронов, связей между которыми больше, чем звезд в Млечном пути, что поэты и метафизики именуют душой, а нейрофизиологи мозгом, страдала и мучилась. Ее колбасило от бессилия и отчаянья. Она тряслась в беззвучных рыданиях по моим фантазиям на счет собственного мастерства рукопашной борьбе без оружия.

Безжалостная действительность вырвала меня своей уродливой костлявой рукой из детского сада с мягкими розовыми игрушками, с книжками с картинками про принцев, побивающих драконов и спасающих принцесс и их канареек. Вырвала безжалостно и бесповоротно. Вырвала и бросила во взрослую жизнь, где по улицам бегают маньяки с топорами и матери бросают новорожденных младенцев в мусоропроводы, а я — умница и красавица — стою на карачках, ни за что ни про что отфигаченная секретуткой.

И в этой действительности я оказалась беззащитной, как двухнедельный котенок. Вахтер меня походя покалечил. Мымра меня вздула. Секретутка тоже. Теперь для полноты картины мне должны надавать по ушам местная уборщица, электрик и мойщики офисных окон.

Я поднялась, как Россия, с колен и неспешно побрела по коридору в сторону лифта, занимаясь на ходу самобичеванием, вытравливанием из души прежних наивных благоглупостей и проверяя целы ли кости в пострадавшей руке, за которую меня ухватила секретутка.

— Ни хрена себе заявочка! — возмутилась я, глядя на лиловые следы от злодейских пальцев, кои и без всякой судмедэкспертизы четко выделялись на моем запястье. — У дурынды силищи не меряно. Небось, армреслингом или штангой занимается. Кстати, если верить фильмам ужасов, зомби как раз и отличаются от людей огромной силой. Куда я попала, мама дорогая?! Расскажешь — не поверят!

Вдруг за моей спиной послышался звук открываемой двери.

«Неужели, Хорькофф захотел меня увидеть?» — я оглянулась, надеясь, что меня позовут обратно.

Но вместо этого из приемной Хорькоффа в коридор вылетела моя папка, а дверь в приемную с грохотом захлопнулась.

Я, бормоча ругательства, подошла к папке, подняла ее с пола и громко сказала, надеясь, что секретутка меня услышит:

— Упыриха! Чуть руку мне не оторвала! Стерва! Крокодил в юбке!

Потеряв последнюю надежду впарить страховку Хорькоффу, я направилась к лифту, но вдруг увидела, что в конце коридора появились вахтер и офисные охранники, которых я уже, как родных знала в лицо. И они мое лицо, к сожалению, тоже знали.

Охранники зашли в зал, где уже вовсю пахали вернувшиеся с завтрака сотрудники.

И чего я их испугалась? Подумаешь, хавали собачьи консервы. Так ведь это ж не собачье же дерьмо. Фанаты голимого фастфуда в сто раз более отморожены. А глаза… Так мало ли какие контактные линзы сейчас выпускать навострились, а?

«Пацаны всей толпой кого-то ищут, — догадалась я. — Конечно, не меня. Наверное, кто-то стащил из гардероба бобровую шубу начальника службы безопасности. Ну не станут же такие громилы всем своим стадом мамонтов гнаться за самой безобидной тихоней на свете?»

Тут вахтер заметил меня и позвал охранникам.

«Или все-таки станут?» — засомневалась я.

Охранники высыпали в коридор и под предводительством неугомонного вахтера двинулись ко мне, зловеще поблескивая на ходу черными стеклами очков.

«Станут, блин! Еще как станут!» — поняла я и развернулась, собираясь спасаться бегством.

Но бежать было некуда. Коридор кончался тупиком. Да даже если бы и не кончался, то удрать по нему от существ, обладающих сверхскоростью, все равно нереально.