Хорькофф смахнул щедрую мужскую слезу со щеки.
Чтобы сбить его с депрессивного настроя, я решила втянуть его обратно в нашу с ним обоюдовыгодную беседу:
— А чо у вас тут везде заики? От умственного напряжения? Или от специфики труда?
— Врачи говорят о каком-то там «нарушении метаболизма нейронов речевой зоны», — ответил Хорькофф. — У нас куча специалистов побывала. Но излечить моих сотрудников никто не смог.
— Понятно. Наверное, поэтому у них руки, как стальной капкан. Взять, к примеру, Вашу секретутку.
Вернув богов и демона в прежнее положение, я отдала их шеренге честь и села на прежнее место.
— А что с ней не так? — поинтересовался собеседник.
— Все! — не стала я мелочиться. — Дрянная тетка. Тупая и жлобистая. Будь я мужиком, никогда бы не женилась на такой стервозине. Ей надо всыпать розог и сослать в монастырь, как в старые добрые антисоветские времена Российской империи.
— Гм, — клиент явно сомневался в вынесенном мной приговоре.
— А главное: силищи у бабы — вагон. Если бы она прямо сейчас начала бы Вас насиловать, то не только я, но даже и взвод ОМОНа не смог бы спасти Вашу честь.
— Сил и прыти у моих сотрудников хватает, — Хорькофф невесело усмехнулся. — . И интеллект неплох. А вот эмоций мало. У некоторых уже их вообще не стало. Это больше всего нервирует. А к их плохой дикции уже привык.
— Да и я уже тоже. А что было после той пафосной анальной вечеринки? Нет, я не глумлюсь, чес-слово! Просто и в самом деле любопытно. Не каждый раз про такое рассказывают. Уверена, если бы по такому сценарию сняли фильм, то он собрал бы всех оскаров мира. Итак, что же случилось потом?
— Через неделю ко мне зашел Леонтович…
— Добрый день, Андрей Яковлевич! — радостно улыбаясь, произнес Леонтович, входя в кабинет к Хорькоффу.
— Судя по Вашему триумфальному виду, эффект есть, — догадался Хорькофф.
— Более чем! Сегодня, млять, ни одного человека в курилке не появилось, — Леонтович болезненно прищурился, когда солнечные лучи попали на него сквозь оконное стекло.
— Все бросили дымить!?
— Спросил двоих заядлых куряк. Говорят: мол, не охота да и времени нет — очень работать хочется.
— Ого!
— Не то слово! — Леонтович отодвинулся в тень, достал из кармана черные очки и надел их. — Не зря, млять, денежки за «Новую эру» заплатили.
В кабинет вошла секретутка с подносом, на котором, кроме двух чашек с чаем, блюдечко со сладостями.
— Снежана, рабочий день сегодня укорочен вдвое, — глянул на настенные часы Хорькофф. — Можешь идти домой.
— Спасибо, но я лучше еще поработаю, — сказала секретутка и ушла.
— Странно, — озадаченно произнес Хорькофф. — Раньше она всегда куда-то спешила. Отпрашивалась. Даже из-за нехватки времени собиралась на полставки перейти, чтоб только по полдня работать. А тут вдруг — уходить не хочет. Мне даже утром показалось, что она вообще со вчерашнего дня не покидала приемную.
— Так ведь со вчерашнего дня отсюда, кроме Вас, никто не уходил. Все пашут, млять, как сумасшедшие.
— Поразительно! Никак не ожидал такой самоотдачи от персонала, — довольно улыбаясь, Хорькофф с наслаждением захрустел миндальным пирожным, запивая его чаем.
А вот лицо Леонтовича, лишь только он начал жевать сладости, мигом приобрело весьма кислое выражение. Та же пастила, которую он еще день назад с удовольствием бы съел, вдруг стала для Леонтовичу ужасно противной.
Пытаясь быстрее проглотить ее, Леонтович подавился и стал кашлять.
Хорькофф постучал Леонтовичу кулаком по спине. И спросил:
— Они что, теперь тут ночевать будут?
— Кха-кхе, — Леонтовичу удалось-таки прочистить горло. — Насчет всех не скажу, а вот я, допустим, с удовольствием поработаю ночью. Чего, млять, дома-то делать? С женой лаяться или, млять, двести первую серию «Несчастных и одиноких» зырить?
Зазвонил телефон. Хорькофф снял трубку.
— Слушаю… Да… Да… Нет… Да.
Леонтович, пользуясь тем, что Хорькофф от него отвернулся, выплюнул не лезущую в горло пастилу на пол.
Завершив телефонный разговор, Хорькофф положил трубку. И сообщил Леонтовичу:
— Число заказчиков за эту неделю выросло на четверть. Половина из них уже даже предоплату внесла. И не мелочевка какая-нибудь — солидные компании. В основном наши услуги они в качестве добавки к соцпакету проводят.
— Лихо закрутилось!
— Оно и понятно, раньше мы из-за разницы во времени не могли заокеанцев окучить. А теперь они наши, млять, с потрохами. Так за них возьмемся, что только держись.
— Все слишком хорошо. Даже не верится.
— Есть и плохое: организм, млять, какой-то другой пищи требует. Мне даже любимая семга дневного засола в рот не лезет. И такая ж мутота у остальных.
— А вот это мне уже не нравится. Отравление?
— При отравлении обычно пластом лежат и ноют. А тут, наоборот, всем очень клево и полный позитив. Я вот, допустим, никогда, млять, еще себя лучше не чувствовал. Даже подагра угомонилась. Только, млять, жрать охота.
— Может, все еще обойдется…
Хорькофф вздрогнул, ибо увидел, что на миг у Леонтовича стали черными глаза. Но через мгновение они вернули себе прежний вид.
И Хорькофф, вздохнув, сказал:
— А может, и нет.
Слушая рассказываемый Хорькоффом триллер, я искренне недоумевала: «И чего он так разволновался-то. От подчиненных-зомби ему будет куда больше проку, чем от живых разгильдяев и бездельников. Более того, может, даже всему аграрно-промышленному и финансовом секторам русской экономики станет лучше от этого».