— Так я ж с-сразу к логопеду побежал. Он меня на операцию на с-связках направил. Вчера с-сделали. Но все равно часа два назад с-снова начал заикаться. Думаю пойти…
Шеф умолк, уставившись на мою физиономию.
Сначала я не поняла, чего он так на нее уставился. А потом врубилась: когда я испачканной в помаде ладонью вытирала пот с лица, то наверняка извозила оное пятнами и полосами соответствующего цвета.
«Ладно, потом все смою», — решила я и спросила:
— А давно ли Вы, Пал-Никодимович, принимаете это дерь… эту добавку?
— Вторую неделю. — А что?
«Скоро вонять начнет, бедолага, — подумала я. — Все это будто кошмарный сон. Хочу проснуться! Хочу проснуться!»
— Советую Вам, Пал-Никодимыч, купить одеколон. Попросите у продавцов, чтобы выбрали самый сильно пахнущий.
— Причем тут… А-а, шутишь. Никогда твоих шуточек не понимал. Разные у нас с тобой юморы.
«Ты еще о моей главной шуточке не знаешь», — улыбнулась я, уже ничуть не жалея шефа, которого после того, как на «ИNФЕRNО» обрушится вал исков, тут же выпрут с работы.
А фигли его жалеть, коли шеф теперь будет бесчувственным зомби? У него теперь куча сил и здоровья. И Пал-Никодимыч всегда сможет заработать себе на банку собачьих консервов. Хоть грузчиком, хоть вахтером. Даже стриптизером сможет пахать.
— С-слушай, Лодзеева, может, все-таки останешься? Рано или поздно деньги у тебя кончатся.
— Этих денег еще моим правнукам хватит!
— Мы тебя на постоянку возьмем. Больше никаких с-срочных контрактов.
— Знаете, всего лишь пару дней назад я очень боялась, что меня отсюда выкинут.
— А теперь?
— А теперь я понимаю, все это фигня. Мир меняется. И довольно круто. Это еще мои британские коллеги доказали. Поэтому нам пора отказаться от старых стереотипов… Нет, я больше в ОВО «ЛАДИК» не вернусь.
— Обиделась, небось, что мы здесь тебя чмырили?
— Нет-нет! Что Вы, что Вы! Я вас всех люблю, как родных. А на родственников не обижаются, даже если они блюют тебе в тарелку с праздничным салатом и срут в душу.
— Тогда почему?
— А потому что отныне таков мой путь — простой и незамысловатой путь борца против накрывающей планету Тьмы. Ну, я, типа, пойду, Пал-Никодимович, а то кассир уйдет.
— Только один вопрос. Не пойму, зачем «ИNФЕRNО» такая с-страховка? Пожар, падение спроса, затопление, банковский кризис, теракт, даже землетрясение — это мне понятно. А вот ответственность по искам с-собственных же с-сотрудников и их родни зачем с-страховать? У них же там не вредное производство и не пороховой завод.
— Тем не менее Хорькофф всерьез трясется на эту тему.
— Он что, боится, что подчиненные перекалечатся канцелярскими с-скрепками?
— Он опасается того, что ему придется отвечать перед судом за превращение своих сотрудников в зомби, — честно призналась я и тут же ощутила великое облегчение.
Да, сестрицы, прав был величайший из русских писателей — Булгаков: «Правду говорить легко и приятно». А я бы еще добавила: особенно легко и приятно говорить ее ненавистному начальнику, зная, что тебе за это в данный момент ничего не будет.
Пал-Никодимыч хихикнул, посчитав мое откровенное признание очередной шуткой, и, тяжело вздохнув, изрек:
— Все мы, Ника, немного зомби. Пашешь, как Папа Карло, с утра до вечера. И даже ночью с-сниться работа. Что тут живого? С-считай мы все — ходячие мертвецы. Приходится и личной жизнью жертвовать, и даже с-собственное здоровье гробить.
Тут Пал-Никодимыч закатил пространную речь о трудной доле начальника особого маневренного отдела.
Однако я, хоть и сохраняла на лице выражение вежливого внимания, но совершенно не слушала Пал-Никодимыча.
«Шефу кранты, — подумала я. — ОВО «ЛАДИК» тоже кранты. А если «Новую эру» станут употреблять все, кому не лень, кранты и всей нашей великой и ужасной Родине. А вдруг для человечества это нужно для эволюции? Ведь современный человек политиками и телеком и так прозомбирован по самые гланды. Да вот только в отличие от зомби из «ИNФЕRNО», работать, скотина, не любит».
Рассуждающий о зомби Пал-Никодимыч, видя, как задумчивость все больше отпечатывается на моей физиономии, вообразил себя непревзойденным рассказчиком. И с энтузиазмом продолжил грузить меня дальше своей философией.
Я почти не слушала этот бред, думая лишь о том, как быстрее свалить из кабинета.
— Кем мечтают стать русские дети? — ни с того ни с чего спросил шеф (или это я уже совсем выключилась из беседы, прослушав вступление к заявленной теме).
— Кем? — заинтересовалась я.
— Наши дети уже не мечтают стать космонавтами и учеными. — Все хотят быть чиновниками, чтоб ни фига не делать, а лишь брать взятки да пилить казенные финансы, либо маленькой частицей офисной биомассы в крупной корпорации, чтоб весь день с умным видом бить баклуши.
Я встала, показывая тем самым Пал-Никодимычу, что разговаривать нам с ним больше не о чем.
Он понял намек и тут же завершил проповедь:
— В общем, Ника, у нас все гораздо хлеще, чем у всяких там зомби, — Пал-Никодимыч поднялся с кресла, чтобы уважительно проводить меня до двери кабинета. — А ты говоришь…
— …Говорю, что, возможно, зомби — последняя надежда нашей обескровленной царизмом и коммунизмом державы. У меня даже есть подозрение, что зомби не воруют. А значит, у нас есть шанс получить честное Правительство и вменяемых губеров.
Пал-Никодимыч подошел к двери, открыл ее и, осознав смысл сказанного мной, замер, и удивленно спросил: