Одна против зомби - Страница 51

Сидела я — замороженная страхом и заторможенная испугом, почти не дыша и трясясь, аки камыш во время бури, — в такой странной позе минут десять, пока не накопила сил, чтобы крепко-прекрепко выругаться — прямо как боцман морского буксира, поскользнувшийся на выпавшей из волны медузе и основательно приложившийся к палубе своей щетинистой неопохмеленной мордой.

И тут же я почувствовала, что меня начало потихоньку отпускать — из мышц уходила дрожь, да и дышать становилось все легче и легче.

Обычный пипл за всю жизнь не сможет испытать столько ужаса, сколько испытала я сегодня. И что-то подсказывало мне: ужастик, где я играю главную героиню, еще не дошел до кульминации, и еще полезут из подвалов и чердаков клыкастые оборотни, голодные людоеды, зло хохочущие призраки и прочие зубастики.

Я опустила ноги на пол и собралась было встать. Но тут мое подлое воображение подсунуло мне такую картинку: в тубзик врываются воющие от голода зомби и, мерзко похрюкивая, рвут меня на части.

Я тут же снова поджала под себя ноги, обхватила трясущиеся колени дрожащими руками и, даваясь слезами, пробормотала:

— Сожрут меня тут, на хрен, без соуса и не подавятся! Как пить дать, сожрут. А я так молода, так молода: сына не родила, дерево не посадила и даже собачьей будки не построила.

Снова зазвонил проклятый мобильник-предатель, чуть было не сделавшей меня завтраком для зомби с «ИNФЕRNО». Мобильник настойчиво предлагал мне откликнуться на вызов.

— Это кто же такой упертый-то? — пробурчала я и достала из кармана телефон.

На его экране высветилась надпись: «Шеф».

2

Я поднесла телефон к уху и поприветствовала начальника, старательно чистя голос от всяческих панических ноток:

— Еб… Доброе утро, Пал-Никодимыч. Как Ваше драгоценное здоровье?

— Ты где, Лодзеева? — буркнул шеф.

— В дристалище, — призналась я.

— Где-е-е!? — поразился шеф.

— В смысле в Чистилище, в самом сердце резиденции дьявола, — поправилась я. — Пробралась в логово Хорькоффа. А тут прямо, как в «Муравейнике» под Ракун-сити. «Амбрелла» рулит — кругом один бешеные зомби. Готовлюсь к решающему сражению с их полчищами.

— Задолбала ты меня своим дурацким юмором! Кончай шутить! Дело серьезное.

— Согласна, Пал-Никодимыч. Дело серьезней некуда. Такой крутизны мне еще не подворачивалось. Возможно, чтобы впарить полис, мне придется погибнуть или кого-либо замочить.

— Помни, Лодзеева: облажаешься — вылетишь на помойку! Нам неудачницы не нужны, — пригрозил Пал-Никодимыч и отключился.

— Вот ведь, сволочь! — сказала я, возвращая мобильник в карман. — «Помни, Лодзеева: облажаешься — вылетишь на помойку». Говнюк! Так и норовит мне трудовой стаж изгадить. «Нам неудачницы не нужны». Это я-то неудачница?! Да ты, старая галоша, сам голимый неудачник! Недаром меня мама предупреждала насчет таких начальников-засранцев, ох, не даром.

«И закопают тебя на городской свалке», — вспомнились мне слова мамы. И я громким шепотом спросила себя:

— Ника, ты хочешь лежать на городской свалке среди тухляка — грязных луж, где плавают гнилые помидоры и арбузные очистки, холмов из пластиковых упаковок от пищевых товаров, набитых с окровавленными бинтами и ампутированными при операциях конечностей мешков, отходов мясокомбинатов и автосервисов, трупов бездомных зверушек и прочей дохлятины?

— Не хочу! — ответила себе я еще более громким шепотом.

Мне действительно не хотелось такого конца. Очень не хотелось. Поэтому надо было срочно менять свое отношение к ситуации и к жизни в целом.

Я достала со дна своей измученной души остатки мужества. Пытаясь не расплескать его по полу сортира, вышла из кабинки. И подошла к зеркалу.

Оттуда на меня глянула бледная, насмерть перепуганная деваха с широко открытыми от ужаса глазами. Если бы кто-нибудь из сослуживцев видел меня сейчас, то не поверил бы своим глазам, глядя на мое лицо с глазами от ужаса расширенными до состояния катящихся в противоположные лузы биллиардных шаров.

— Дрейфишь, старуха? — спросила я свое отражение.

Оное не ответило.

— Чо молчишь-то? — поинтересовалась я.

Отражение снова не произнесло ни слова.

— Конечно, дрейфишь, — констатировала я. — А чо дрейфить-то?! Прикинь, если б они тут действительно людей жрали б, то их ментура-прокуратура давно бы всех за решетку упекла. Ты тут хоть одно пятно крови видала? Ни фига ж ведь не видала.

Вдруг меня нехило торкнуло парой синдромов из клиники психосенсорных расстройств. Это были: дежа векю (ощущение полной повторяемости переживания) крепленное изрядной дозой дежа пансэ (ощущение полной повторяемости мысли).

Мне казалось, что я уже когда-то тряслась на таком же очке от страха, упершись взглядом в закрытую на защелку дверь сортирной кабинки, и пыталась логикой одолеть трусость.

Я попыталась понять, отчего меня так колбасит этими синдромами. И покопавшись в дырявой памяти вспомнила свои йоговские упражнения в туалете «Опупелки», приключившиеся со мной во время знакомства с Толиком.

«Ну, если результат будет столь же замечательным, то можно и потусоваться на очке — ничего позорного в том нет, зато получаю время на осмысление происходящего», — успокоила я себя.

3

До сих пор горят от стыда щеки, как только вспомню о своих экзерсисах в той сортирной кабинке. Никогда не расскажу Толику о том случае. И вы, сестрицы, тоже молчите. Не выдавайте меня, а? Я на вас крепко надеюсь.

Вот и после «ИNФЕRNО» мне наверняка будет стыдно из-за того, что я так шуганулась местных аборигенов. Мало ли что у них там не так. Главное, чтобы у меня все было в порядке.